О чем молчит Канарейка

Возвращались солдаты с Первой мировой, усталые, с опаленными лицами, но счастливые, что остались живы в той бойне. Возвращались в железных георгиевских крестах — в детстве мне посчастливилось видеть фотографии участников той войны в деревне Ик-Вершины. Может быть, фотоснимки или даже сами кресты сохранились у кого-либо и сейчас? С потемневших от времени фотографий на нас, детей, смотрели мужественные суровые лица. Глядя на старые фотографии, всегда думаю, или фотографы тех времен были искусные мастера — художники, или люди другие? Возвращались с песней «Соловей, соловей, пташечка, канареечка жалобно поет...», одной из самых известных строевых солдатских песен. А дома их ждали не менее значимые, не менее трагические события — это и революция 1917 года, и Гражданская война — через нас прошли белочехи и белогвардейцы генерала Каппеля и были биты легендарным Чапаевым. В нашем детстве на Кош-Елгинских горах мы могли видеть следы той войны — сабли, винтовки, пули, старинные монеты и даже останки. А после Гражданской — голод 1921 года. И в результате происходящих событий люди срывались со своих насиженных мест и обживали новые земли. Так в 20-е годы возникли село Михайловка, переселенцами которой стали кошелгинцы, деревня Канарейка, которая отпочковалась от Ик-Вершин и многие другие. В числе переселенцев были и те «бравые ребятушки», которым так нравились слова песни, что они решили назвать одно из новых поселений Канарейкой. И на карте района появилась небольшая деревушка — всего-то дворов было 27, с необычным певучим названием, ведь обычно поселения называли или в честь рек (Ик-Вершина, Кош-Елга), или по именам основателей (Михайловка, Игнашкино), или по щедротам природы (Сосновка, Ягодкино).
А затем коллективизация и связанное с ней раскулачивание. Все эти исторические события в той или иной мере повлияли на жизнь людей, кто-то был не согласен с новой властью, особенно с методами ее установления, с репрессиями, которые посыпались на людей, в основном, среднего достатка или более-менее зажиточных. С «верхов» была даже спущена разнарядка — раскулачить столько-то хозяйств, а фактически было раскулачено в разы больше. Мой прадед Василий Миронов твердо стоял на ногах — у них с прабабушкой родились шестеро сыновей, а, как известно, мальчикам полагался земельный надел, и это позволяло при особых усилиях и трудолюбии крестьянину встать на ноги. Конечно же, мои прадедушки и прабабушки попали в список тех, кто подлежал раскулачиванию. Людям давали 24 часа, отбирали всю собственность, сажали на телеги и семьями вывозили в Белорецк и дальше в Зауралье, где большинство из них и скончались — кто от тяжелого труда и болезней, кто от голода. После смерти Сталина в 1953 году начальники лагерей не знали, что с ними делать — указаний сверху не было, и их просто-напросто перестали кормить. Кто-то пытался бежать, но таковых были единицы, и не все побеги заканчивались успехом. «Время было такое» — скажут мне, но большинство из них, практически все, были реабилитированы, кто при жизни, а кто посмертно. И с горечью я спрашиваю: «Если бы в наших краях были так называемые «узурпаторы», «кровопийцы», то, наверное, всем нам от них в наследство остались бы хоромы, усадьбы, дворцы, заводы, пароходы?». Но что-то таковых не наблюдается.
Но самые тяжелые воспоминания моей мамы связаны с самой страшной войной в истории человечества — Великой Отечественной. Война — горе для всех, но особенно для детей, ведь они беззащитны, беспомощны, они не могут принимать самостоятельных решений, и их жизнь полностью практически всегда зависит от взрослых.
Моей маме Рае Мироновой 21 июня 1941 года исполнилось 13 лет, а завтра началась война, дети в те времена рано взрослели, тем более мама была старшая в семье, и на ее плечи выпало много работы и забота о младших, а в семье в то время было четверо детей. Времена настали очень тяжелые. Из воспоминаний мамы, в первый год войны они еще учились. В Канарейке была начальная школа, но в дальнейшем надо было ходить в Ик-Вершину. Не хватало учебников и тетрадей, не было ни ручек, ни чернил, писать приходилось на старых газетах. Дети часто болели — сказывались постоянное недоедание и тяжелый труд, и мама вспоминала, как учительница перед уроками раскладывала на партах семена репейника, которые заменяли лекарства от чирьев и простудных заболеваний. По кратчайшему пути от Канарейки до Ик-Вершин где-то около трех километров — асфальта в те времена не было — он появился в пятидесятые в связи с открытием нефти в наших краях. Зимой по обе стороны дороги сидели и выли волки, поэтому детям приходилось идти, прижавшись вплотную друг к другу, и волки ни разу никого из детей не тронули, хотя случаи их нападения на людей были нередки. Надо заметить, что волков во время войны развелось очень много, они нападали на домашних животных. Мама рассказывала, что летом ночью, а дети спали во дворе, волки даже «перелетали» через них, спящих детей, и часто утром люди не досчитывались то овец, то другой живности, хотя были случаи и краж, а списывали на волков. Работать стало некому кроме женщин, стариков и детей, потому школу пришлось оставить, и все дети маминого возраста и младше, стали работать в колхозе. По переписи населения в 1940 году в Канарейке проживали 262 человека — из них 141 женского и 121 мужского пола, из которых на войну ушли 84, а вернулись домой пятеро, большинство — после ранения. Мама рассказывала, какая это была радость, когда кто-то возвращался с войны! В основном все, кто ушел на фронт из Канарейки погибли под Сталинградом, как мама говорила: «Атал шывенче» (в водах Волги).
По словам моего дяди Прохора Миронова (с. Кош-Елга), который во время войны был танкистом и участвовал, насколько я помню, в сражениях под Сталинградом, они гнали танки, не глядя, кто оказывался у них под гусеницами. Был приказ, и они его выполняли. В 2015 году во время туристической поездки на теплоходе из Самары в Астрахань у нас была остановка в Волгограде, и мы поднимались группой на Мамаев Курган, где высится грандиозная скульптура Вучетича Родина-Мать. На пути к вершине мы посетили Зал воинской славы, где на стенах вписаны тысячи имен, погибших на Волге. Я пыталась найти знакомые фамилии, но, к сожалению, мне это не удалось, да, это и невозможно было сделать, ведь потери нашей армии составили более миллиона человек, и все имена невозможно разместить на стенах Пантеона. Нас вела прекрасный гид, она рассказывала подробно, эмоционально, и очень волнительно было ее слушать. И пока мы поднимались по ступеням вверх, к скульптуре, я не могла не поведать ей о маминой деревне. Выслушав меня, она попросила передать маме, что волгоградцы чтут память каждого погибшего и бережно ухаживают за могилами. Так и сказала: «Передай маме, пусть не переживает, мы всегда будем хранить о них память, а ухаживать за их могилами — наш святой долг».
Таким образом, мама, как и все ее сверстницы, пошла работать — ей пришлось то варить в поле обеды, то вязать снопы, а в 14 лет мама стала возить на лошади зерно в Приютово. К тому времени в сторону Приютово, Белебея, Бижбуляка была проложена шоссейка. Лошадь была старая, полуголодная — всех крепких лошадей забрали на фронт. Во время одной из поездок на обратной дороге она пала. Мама старалась ее поднять, но тщетно. Время было суровое, жестокое, маму хотели судить, и наказание могло быть по всем законам военного времени. К тому же в родне были раскулаченные, но за нее заступился председатель колхоза, это был старый человек, к сожалению, я не помню его имени, маму помиловали, и она всю жизнь вспоминала его с благодарностью. Жители отдавали все для фронта — все для победы. Были специальные люди, которые собирали с каждого двора сельхозпродукты — нужно было сдать определенное количество яиц, молока, мяса и многое другое, и если у людей не было чего-то из списка, им приходилось покупать все это или обмениваться продуктами с односельчанами и все равно сдавать государству. Люди жили очень тяжело — подчас есть было нечего, летом ели в основном траву. Особенно запомнилась маме лебеда, а именно лепешки из нее, они были по ее словам, очень вкусные и сытные. Нам, конечно, этого не понять, так как мы их никогда не пробовали, поэтому, когда каждое утро летом я заносила на завтрак зелень с грядки, то мама всегда отказывалась есть ее, говоря: «Мы наелись травы во время войны», и мне трудно было сказать ей что-то в ответ. Был случай, когда в деревне стали продавать муку непонятного качества. И был большой соблазн купить эту муку и наесться, наконец, досыта, но мама уговорила бабушку не покупать, ведь в деревне были случаи смерти, видимо, мука была из протравленного зерна. Для этого поколения на все времена главным бесценным продуктом стал хлеб, мама всегда испытывала большое беспокойство, если он у нас в доме заканчивался. Мама мне всегда делала замечание, если я резала хлеб очень тонко, как положено по этикету, а она любила, чтобы на столе был хлеб, нарезанный большими кусками. До последних дней мама сама пекла хлеб, он получался пышным, нежным и долгое время не черствел, но особенно славились мамины пироги и пирожки, которыми она всех угощала.
(Продолжение следует).
Светлана ЛУГОВЦОВА,
с. Михайловка.
Фото из семейного архива.